Цитата
"Намедни" - оазис вольности
А Орвелл все-таки провидец
После того, как у меня в деревне тарелка перестала показывать большую часть каналов, я выписал из Твери телевизионного техника, который, по его словам, восстановил вертикальную и горизонтальную поляризацию. Что похоже на правду - каналы ожили, а сигнал стал чист и ясен. Но искусная работа техника Вячеслава тут же стала причиной новых душевных потрясений. После технического перерыва стало возможным посмотреть программу "Намедни", и стало ясно, что за время, покуда я был лишен этого воскресного удовольствия, творческая эволюция шла и неустанно.
Начать с того, что я, будучи знакомым с творчеством Л. Г. Парфенова уж второй десяток лет, сроду не видел его таким наскипидаренным, как в момент начала передачи, когда он срочно объявлял о решении жюри Каннского фестиваля, присудившего Золотую ветвь смелому антибушевскому фильму Майкла Мура. Хотя с эстетской точки зрения решение несколько сомнительно - ну, как если бы какой-нибудь престижный гран-при отдали небесталанному публицисту С. Л. Доренко за живописание супержеребцов Ю. М. Лужкова и тазобедренных суставов Е. М. Примакова, - в этот светлый миг момент ведущему было не до эстетства. От известий о том, как в логове чинного буржуазного истэблишмента вдруг заплясали разухабистую тарантину-тарантеллу - "Вот немного посидели, а теперь похулиганим", мэтр полностью утратил контроль над собой. Маска охлажденного денди сменилась ликованием пионера, увидевшего, как учителю подложили на стул кнопку, очи сияли злой радостью, а упоенно артикулируемое слово "скандал" наличествовало в каждой фразе.
Возможно, довольно было бы и этого наблюдения над тем, как в жизни человека случился настоящий праздник, но дальше пошло еще лучше. Как у искусного бильярдиста, все шары один за другим ложились в лузу. Вслед за дежурными национал-большевиками - как же без них? - пошел комментарий о воссоединительных переговорах карловчан (РПЦЗ) и Московской патриархии, завершившийся бодрым резюме о том, что имеет место поглощение с приобретением контрольного пакета. Церковные расколы и нестроения когда-то сравнивались с раздиранием хитона Христова, а на всякой литургии молятся о съединении церквей, но кто видит хитон, а кто - пакет. Не сказать, чтобы Ем. Ярославский - это очень эстетски утонченно, но зато бойко и цепляет. Еще лучше цеплял дальнейший репортаж о хирургической жопосакции, почти столь же натуралистически красочный, как тазобедренные суставы, показанные Доренкой. В европах нечто подобное кажут лишь в ночное время и на совсем уж коммерчески отмороженных каналах типа RTL-2 - операция по удлинению пениса и все такое, что мы, вероятно, увидим в последующих выпусках "Намедни". Но венцом всего был 14-минутный (самый длинный в программе и самый любовно смакуемый) сюжет о русских людоедах. В завершение выпуска за ним последовал репортаж о шведской порнографии. Все цепляло, но с отвычки цепляло чрезмерно, едва не до рвоты. Зато стало понятнее, почему добрейший Д. С. Дондурей, все никак не оставляющий надежду, что вдруг из ящика начнут сеять что-нибудь разумное, доброе, вечное, не стерпел, возроптал и поименовал передачу Л. Г. Парфенова "гнойным хэппенингом".
Хэппннинг и вправду гнойный, кто бы спорил, но, рассуждая отстраненно, что же в том уникального. Три четверти века назад были написаны стихи про пассажиров парижского метро. "Ползет подземный змей, // Ползет, везет людей", и люди читают газеты типа "Намедни" - "Кача- "живет с сестрой" // Ются- "убил отца", // Качаются - тщетой // Накачиваются". Тогда просто телевидения не было, да и радио только в зачатке, а так то же самое - "все человеческое нам, события, люди, явления, чтобы цепляло, пипл хавает". Так уж самим Господом Богом заведено, и напрасно вольтерьянцы против того говорят. Или вам газету "Правда" той же эпохи? - уж лучше все-таки воспетый поэтом "жвачный тик, газетный костоед".
Тонкость в том, что при всей неприглядности начертанной картины подземного чтения содержание газет Третьей Республики не сводилось единственно к "живет с сестрой" и "убил отца". Существовали еще издания и менее смакующие нижнюю половину человеческого бытия и даже - horribile dictu - не чуждые идейного взгляда на окружающую действительность, причем этот взгляд не сводился к всепобеждающему лозунгу "все херня, кроме пчел, а если вдуматься, то и пчелы тоже херня". И уж тем более жвачный тик, газетный костоед не оказывался последней отдушиной свободы в своем медийном классе.
Достоинство нашей ситуации в том, что в ряду призванных осмысливать недельный цикл событий национальных телепрограмм, гнойный хэппенинг является лучшей, самой профессиональной, а в некотором роде даже и единственной - потому что кроме нее есть только запредельно тупой официоз и агитпроп. Либо длинные отчеты о поездках В. В. Путина - "Царь входит и вещает", а равно В. В. Познер - совесть нации, либо антропофаги и жопосакция, все человеческое нам, а третьего не дано, и получается, что вроде бы уж тогда лучше антропофаги с тарантинами-тарантеллами.
Но только что вроде. Скорее всего мы находимся в плену той иллюзии, что между давящим политическим официозом и "живет с сестрой, убил отца" есть принципиальный барьер. То - территория несвободы, а то - свободы. Мы рассуждаем по исторической аналогии. В советской модели несвободы отсутствовало и бытовое "чтобы цепляло" - "В СССР секса нет". Следственно, явный отказ от пуританства и даже нарочитое смакование разных малоаппетитных сюжетов, размазывание брутальных и скандальных подробностей а contraire есть акт какой-никакой, а свободы. Тем более, что другой не предлагается.
Между тем советская модель пуританской несвободы, всякий вывих из которой уже вроде как и свобода, не является единственной. У Орвелла в "1984" Министерство Правды не только все время переписывает прежние номера газеты "Таймс" и организует сеансы любви к Большому Брату, но и выпускает для низших классов - пролов самую разнузданную порнографию, для чего в Министерстве есть даже специальный отдел, называемый на новоязе "порносек". Ибо "пролы и животные свободны". В сталинской традиции это действительно непонятно - как можно сочетать Большого Брата с порносеком? - и когда-то, в самиздатские времена казалось, что тут Орвелл перебрал.
Потребовалось пережить эпоху, чтобы понять, что Орвелл был скорее провидцем. Нынешняя культурно-политическая модель стоит на орвелловской линии, и "Намедни" - типический образец такого порносека, производимого для пролов и животных, которые свободны. Система советского официоза и агитпропа все же носила на себе остаточные черты философии модерна, предполагающего некоторые культурные нормы, высокие образцы etc. Секса (понимая это слово расширительно - в смысле массовой пропаганды тем, связанных с телесным низом и вообще с низом всякого рода) не было не только в СССР, но и в традиционной культуре нового времени. Орвелл предвидел, что это пережиточное ограничение в реальности ничего не сдерживает, идеальную систему отнюдь не цементирует и может быть без всякого риска отброшено. Смакуйте всякий скандал, забавляйтесь уродствами, разлагайтесь как хотите, даже кажите потихоньку фигу в кармане, только избегайте какого бы то ни было внятного разговора о действительно важных и насущных вещах - и будет вам счастье. Людей, которым отказывается в гражданской субъектности, в порядке компенсации только разумно поощрить в области частных грешков и частных забав - и в этом смысле гнойный гламур Л. Г. Парфенова крайне полезен для поддержания общества в его нынешнем тихо разлагающемся состоянии. Если начальство станет как-то вредить "Намедни" - оазису свободы, это будет с его стороны самая большая глупость, которую только можно придумать.
28.05.2004
Максим Соколов
А Орвелл все-таки провидец
После того, как у меня в деревне тарелка перестала показывать большую часть каналов, я выписал из Твери телевизионного техника, который, по его словам, восстановил вертикальную и горизонтальную поляризацию. Что похоже на правду - каналы ожили, а сигнал стал чист и ясен. Но искусная работа техника Вячеслава тут же стала причиной новых душевных потрясений. После технического перерыва стало возможным посмотреть программу "Намедни", и стало ясно, что за время, покуда я был лишен этого воскресного удовольствия, творческая эволюция шла и неустанно.
Начать с того, что я, будучи знакомым с творчеством Л. Г. Парфенова уж второй десяток лет, сроду не видел его таким наскипидаренным, как в момент начала передачи, когда он срочно объявлял о решении жюри Каннского фестиваля, присудившего Золотую ветвь смелому антибушевскому фильму Майкла Мура. Хотя с эстетской точки зрения решение несколько сомнительно - ну, как если бы какой-нибудь престижный гран-при отдали небесталанному публицисту С. Л. Доренко за живописание супержеребцов Ю. М. Лужкова и тазобедренных суставов Е. М. Примакова, - в этот светлый миг момент ведущему было не до эстетства. От известий о том, как в логове чинного буржуазного истэблишмента вдруг заплясали разухабистую тарантину-тарантеллу - "Вот немного посидели, а теперь похулиганим", мэтр полностью утратил контроль над собой. Маска охлажденного денди сменилась ликованием пионера, увидевшего, как учителю подложили на стул кнопку, очи сияли злой радостью, а упоенно артикулируемое слово "скандал" наличествовало в каждой фразе.
Возможно, довольно было бы и этого наблюдения над тем, как в жизни человека случился настоящий праздник, но дальше пошло еще лучше. Как у искусного бильярдиста, все шары один за другим ложились в лузу. Вслед за дежурными национал-большевиками - как же без них? - пошел комментарий о воссоединительных переговорах карловчан (РПЦЗ) и Московской патриархии, завершившийся бодрым резюме о том, что имеет место поглощение с приобретением контрольного пакета. Церковные расколы и нестроения когда-то сравнивались с раздиранием хитона Христова, а на всякой литургии молятся о съединении церквей, но кто видит хитон, а кто - пакет. Не сказать, чтобы Ем. Ярославский - это очень эстетски утонченно, но зато бойко и цепляет. Еще лучше цеплял дальнейший репортаж о хирургической жопосакции, почти столь же натуралистически красочный, как тазобедренные суставы, показанные Доренкой. В европах нечто подобное кажут лишь в ночное время и на совсем уж коммерчески отмороженных каналах типа RTL-2 - операция по удлинению пениса и все такое, что мы, вероятно, увидим в последующих выпусках "Намедни". Но венцом всего был 14-минутный (самый длинный в программе и самый любовно смакуемый) сюжет о русских людоедах. В завершение выпуска за ним последовал репортаж о шведской порнографии. Все цепляло, но с отвычки цепляло чрезмерно, едва не до рвоты. Зато стало понятнее, почему добрейший Д. С. Дондурей, все никак не оставляющий надежду, что вдруг из ящика начнут сеять что-нибудь разумное, доброе, вечное, не стерпел, возроптал и поименовал передачу Л. Г. Парфенова "гнойным хэппенингом".
Хэппннинг и вправду гнойный, кто бы спорил, но, рассуждая отстраненно, что же в том уникального. Три четверти века назад были написаны стихи про пассажиров парижского метро. "Ползет подземный змей, // Ползет, везет людей", и люди читают газеты типа "Намедни" - "Кача- "живет с сестрой" // Ются- "убил отца", // Качаются - тщетой // Накачиваются". Тогда просто телевидения не было, да и радио только в зачатке, а так то же самое - "все человеческое нам, события, люди, явления, чтобы цепляло, пипл хавает". Так уж самим Господом Богом заведено, и напрасно вольтерьянцы против того говорят. Или вам газету "Правда" той же эпохи? - уж лучше все-таки воспетый поэтом "жвачный тик, газетный костоед".
Тонкость в том, что при всей неприглядности начертанной картины подземного чтения содержание газет Третьей Республики не сводилось единственно к "живет с сестрой" и "убил отца". Существовали еще издания и менее смакующие нижнюю половину человеческого бытия и даже - horribile dictu - не чуждые идейного взгляда на окружающую действительность, причем этот взгляд не сводился к всепобеждающему лозунгу "все херня, кроме пчел, а если вдуматься, то и пчелы тоже херня". И уж тем более жвачный тик, газетный костоед не оказывался последней отдушиной свободы в своем медийном классе.
Достоинство нашей ситуации в том, что в ряду призванных осмысливать недельный цикл событий национальных телепрограмм, гнойный хэппенинг является лучшей, самой профессиональной, а в некотором роде даже и единственной - потому что кроме нее есть только запредельно тупой официоз и агитпроп. Либо длинные отчеты о поездках В. В. Путина - "Царь входит и вещает", а равно В. В. Познер - совесть нации, либо антропофаги и жопосакция, все человеческое нам, а третьего не дано, и получается, что вроде бы уж тогда лучше антропофаги с тарантинами-тарантеллами.
Но только что вроде. Скорее всего мы находимся в плену той иллюзии, что между давящим политическим официозом и "живет с сестрой, убил отца" есть принципиальный барьер. То - территория несвободы, а то - свободы. Мы рассуждаем по исторической аналогии. В советской модели несвободы отсутствовало и бытовое "чтобы цепляло" - "В СССР секса нет". Следственно, явный отказ от пуританства и даже нарочитое смакование разных малоаппетитных сюжетов, размазывание брутальных и скандальных подробностей а contraire есть акт какой-никакой, а свободы. Тем более, что другой не предлагается.
Между тем советская модель пуританской несвободы, всякий вывих из которой уже вроде как и свобода, не является единственной. У Орвелла в "1984" Министерство Правды не только все время переписывает прежние номера газеты "Таймс" и организует сеансы любви к Большому Брату, но и выпускает для низших классов - пролов самую разнузданную порнографию, для чего в Министерстве есть даже специальный отдел, называемый на новоязе "порносек". Ибо "пролы и животные свободны". В сталинской традиции это действительно непонятно - как можно сочетать Большого Брата с порносеком? - и когда-то, в самиздатские времена казалось, что тут Орвелл перебрал.
Потребовалось пережить эпоху, чтобы понять, что Орвелл был скорее провидцем. Нынешняя культурно-политическая модель стоит на орвелловской линии, и "Намедни" - типический образец такого порносека, производимого для пролов и животных, которые свободны. Система советского официоза и агитпропа все же носила на себе остаточные черты философии модерна, предполагающего некоторые культурные нормы, высокие образцы etc. Секса (понимая это слово расширительно - в смысле массовой пропаганды тем, связанных с телесным низом и вообще с низом всякого рода) не было не только в СССР, но и в традиционной культуре нового времени. Орвелл предвидел, что это пережиточное ограничение в реальности ничего не сдерживает, идеальную систему отнюдь не цементирует и может быть без всякого риска отброшено. Смакуйте всякий скандал, забавляйтесь уродствами, разлагайтесь как хотите, даже кажите потихоньку фигу в кармане, только избегайте какого бы то ни было внятного разговора о действительно важных и насущных вещах - и будет вам счастье. Людей, которым отказывается в гражданской субъектности, в порядке компенсации только разумно поощрить в области частных грешков и частных забав - и в этом смысле гнойный гламур Л. Г. Парфенова крайне полезен для поддержания общества в его нынешнем тихо разлагающемся состоянии. Если начальство станет как-то вредить "Намедни" - оазису свободы, это будет с его стороны самая большая глупость, которую только можно придумать.
28.05.2004
Максим Соколов
Соколов -- таки голова. Редко кто из товарищей прогрессивных журналистов, обожающих цитировать "1984" по любому поводу и без оного, был способен заметить этот самый "порносек" (не говоря уже о том факте, что в мире 1984 под тотальным прессингом находилось не более 5% населения)..
Правда ж! 
