Сегодня в Цхинвале все задают один и тот же вопрос: «Почему они с нами это сделали?» Никто на него не отвечает, но никто ответа и не ждет. Мы поневоле оказались свидетелями абсурда войны

— Знаете, что говорили нам грузины по рации, когда пытались войти в город? — рассказывал Урызмаг, офицер югоосетинской разведки. — «Ну что, русские, обоссались?!»

Моррис Яралов успел вывести семью из Цхинвала до прихода грузинских войск. Он взял с собой из дома только документы и клетку с двумя волнистыми попугайчиками. Его детей и внуков приютила семья из Владикавказа — люди, с которыми он не был знаком. Самая младшая внучка просится обратно домой. Спрашивает: «Мама, где наша постель?»

Сейчас жители Южной Осетии в радостной эйфории, близкой к истерике. Но веселье — только на площади, в публичных местах. Смерть скрыта в частном пространстве. Похороны в городе незаметны и немноголюдны, что необычно для осетин. Слишком много семей, где есть свои покойники, — нет возможности ходить к соседям с соболезнованиями. Мы видели переполненные морги в Цхинвале и Джаве. Мертвых увозили во Владикавказ, Алагир, Беслан. Но кто попадал в морги? Только те, кого не смогли опознать. У осетин не принято тела родственников доверять патологоанатомам — для них это почти кощунство.

Сегодня, глядя на веселые лица цхинвальцев, трудно поверить в правдивость названной МИДом России цифры жертв: 1600 мирных жителей. Между тем следователи российской прокуратуры с прошлой недели работают над установлением точного числа пострадавших. И судя по той картине, которая открывается им в осетинских селах, погибших может оказаться больше, чем официально объявлено. В селах оставались только старики и пожилые женщины. Мужчины пытались вывезти детей и молодых жен. По непонятной сегодня логике крестьяне полагали, что грузинские солдаты не будут трогать слабых и старых. Но военная машина Саакашвили была настроена на тотальную этническую чистку.

Впрочем, погибших наверняка могло быть еще больше, если бы Цхинвал был городом многоэтажным, но здесь, к счастью, преобладает одноэтажная застройка частного сектора. Вот по этим домам и велся огонь — не только из «Града» и минометов, но и из крупнокалиберной артиллерии: в одном из домов поблизости от базы миротворцев мы видели неразорвавшийся снаряд 250−миллиметрового орудия. А ведь международные конвенции запрещают стрелять из такого оружия по городу — оно предназначено для ударов по бетонным военным сооружениям.

После победы

Сейчас жизнь Цхинвала организована по законам военного коммунизма: бесплатно раздаются вода, продукты и медикаменты. Нам ни разу не пришлось вытаскивать из кармана кошелек, чтобы за что-то заплатить. Попутные машины бесплатно развозили нашу репортерскую группу по городу — предлагать за это деньги даже в голову не приходило. И это притом что бензин в Цхинвале теперь на вес золота.

Всюду военная техника. Над городом — облако густой пыли и зной, асфальт практически сточен гусеницами танков. Ополченцы, еще вооруженные и неумытые, празднуют прямо на улице — приглашают прохожих журналистов выпить с ними за победу и закусить. Всюду улыбки, смех.

Военнопленных, которых держат в Цхинвале, вывели на расчистку города от трупов грузинских солдат, которых мы насчитали не менее 300. Власти республики не знают, как от этих пленных избавиться: из Тбилиси никаких запросов не поступало. Президент Саакашвили о них просто забыл.

Как начиналась бойня

По рассказам людей трудно восстановить последовательность событий. Мало кто уверенно может сказать, какой сегодня день недели, какое число.

Даже военные не могут назвать точную дату начала войны: неясно, где провести грань между военными провокациями и полномасштабными боевыми действиями. Еще 1 августа на подступах к Цхинвалу, в районе села Сарабук, грузинские вооруженные силы приступили к интенсивному обстрелу из автоматического оружия. В ночь с 1−го на 2−е начался минометный обстрел города. Тогда погибли два человека.

Следующая крупная провокация — вечером 5 августа: интенсивная перестрелка с применением минометов, не утихавшая до 8 утра следующего дня. Осетинские миротворцы вывели на позиции БМП, стреляли короткими очередями.

7 августа наступило затишье. Была организована эвакуация из Цхинвала детей и женщин. В это время миротворцы наблюдали непрерывные перемещения грузинских войск, их концентрацию в Гори. В 18.30 по тбилисской трассе в Гори пришла колонна из 400 автомобилей. Около восьми вечера президент Саакашвили по телевидению объявил о прекращении огня и заверил, что грузинские войска никогда не применят оружие первыми. В 21.00 в Гори пришла еще одна колонна из 20 автомобилей. 21.30 — колонна из 30 автомашин. 22.15 — еще из 30 машин. Что война неизбежна, миротворцам стало ясно примерно в 22.30, когда они наблюдали движение двух колонн: первая проследовала из Тбилиси в Гори — 12 автомашин с мигалками (пункт управления), вторая (100 машин) выдвинулась из Гори в Эредви, грузинское село в непосредственной близости от Цхинвала.

Через час, ровно в 23.30, Цхинвал подвергся самой мощной в своей истории бомбардировке, которая длилась долгие 18 часов (с небольшим перерывом около 6.30 утра следующего дня). Бомбили не только «Бункер», как прозвали в народе здание республиканского парламента, не только места расположения войск — «Град», артиллерия и авиация накрывали город полностью. Христофор Джабиев, 70−летний житель Цхинвала, рассказывал нам: «Если в аду есть музыка, то теперь я ее могу представить — сначала взрывы “Града”, затем минометов, потом крупнокалиберной артиллерии, а завершают аккорд авиационные бомбы. И это повторяется снова и снова. Адскую музыку Саакашвили написал специально для нас, осетин — он черт».

Горожане вспоминают, как вдруг куда-то исчезли все кошки, а бродячие собаки старались держаться поближе к людям: скулили и скреблись — просились в подвалы и убежища.

Ту первую бомбежку цхинвальцам будет трудно забыть. Некоторые старушки даже спустя сутки после изгнания грузин из города боялись выходить из убежищ. Но в ту ночь не все горожане укрылись в подвалах и бомбоубежищах: в частном секторе далеко не у всех есть подвалы — прятались на нижних этажах или за массивными стенами. Да и те подвалы, в которых хоронилось большинство жителей многоэтажек, — чаще всего не очень надежные полуподвальные помещения. Осетинские солдаты прятались в огородах, у обочин дорог.

80−летнюю Ирину Михайловну Джабиеву массированный обстрел застал в доме. Она не сразу поняла, что происходит, и приняла бомбежку за предсмертную агонию.

— Когда стали бомбить, я подумала, что в агонии, — вспоминает ту ночь Ирина Михайловна. — Меня бросило вот на эту кушетку. Я схватила стол. Потом все сломалось. Не сразу поняла, что стреляют. На крыше что-то упало. Пули пролетают. Что делать? Соседей уже никого нет. Я вышла и села на улице перед калиткой. А вокруг стреляют. Не помню ничего. Сколько сидела? Подошли три парня — один русский и два осетина. Спросили, чем можно помочь? Я просила найти кого-нибудь из соседей, чтобы укрыться. Нашли и отвели.

Ирина Михайловна после первой войны начала 90−х живет с дочкой в Москве, в однокомнатной квартире. В этом году, как ветеран Великой Отечественной войны, лечилась в московском госпитале. Но очень просила врачей выписать, поскольку денег на лечение уже не хватало. Не выписывали.

— Потом приходил профессор. Я его умоляла: «Сынок, выпиши меня!» Пришла домой. Хотела поехать на лето в Цхинвал. Дочка упрашивала: «Мама, не уезжай! Все говорят, война будет». А я говорила, что никакой войны уже не будет.

Пока тетя Ира — так она просила себя называть — рассказывает, снаружи грохочут российские гаубицы. Но она не обращает на них внимания и продолжает говорить и тихо плакать.

Оборона Цхинвала

Несмотря на то что все в непризнанной республике были уверены в неизбежности войны, оборона города была организована из рук вон плохо: не было создано ни инженерных сооружений, ни минных полей на подступах к столице. Более того, раньше у резервистов табельное оружие хранилось в домах, но примерно год назад руководство республики распорядилось сдать его на хранение в казармы. К большой войне здесь были готовы исключительно психологически.

Впрочем, в первые сутки — до вступления в бой российской армии — о регулярной войне говорить было нельзя. Грузинской армии противостояли фактически неорганизованные подразделения — югоосетинскую армию уместнее было бы назвать ополчением. Оперативное управление войсками не осуществлялось. Не велось управление огнем. Как оказалось, никакой связи, кроме мобильных телефонов и примитивных раций, у югоосетинских военных не было.

Накануне, 7 августа, в Джаву выехал президент республики Эдуард Кокойты. Якобы потому, что его переговоры по мобильному телефону грузины могли засечь, а затем ликвидировать прицельным огнем. Но почему главнокомандующий должен был руководить обороной по мобильному телефону?

Ни у президента, ни у силовиков не было никакой возможности контролировать ход боевых действий. Бойцы перемещались по городу, полагаясь на интуицию, — шли туда, откуда была слышна самая сильная канонада. Одно слово — партизанщина.

И если у грузинского командования не было плана отступления, то у южных осетин не было адекватного плана обороны. К чему готовилось руководство республики? Предполагались два сценария. Первый — спецоперация с попыткой захвата ключевых объектов города. Второй — ввод крупных танковых подразделений. Никто не думал, что перед атакой город будут 18 часов обрабатывать массированными бомбардировками с воздуха, артиллерией и «Градом».

8 августа сразу после завершения бомбардировки и обстрела в Цхинвал со стороны уже разоренного села Хетагурово вошли первые 25 танков, за которыми следовали около 30 машин с пехотой.

Завязались ожесточенные уличные бои. Полностью взять Цхинвал грузинам не удалось. Вообще абсурдно было говорить, что город или какая-то его часть контролировались грузинской или осетинской стороной. Грузинские танки и пехота были в разных частях города и везде встречали отпор.

По словам югоосетинских бойцов, по танкам приходилось делать 3?4 выстрела из противотанкового гранатомета. Только тогда их удавалось вывести из строя. Первый танк был уничтожен майором спецразведки Амираном Багаевым и его подчиненным, капитаном Азаматом Джиоевым. Оба они погибли в том первом столкновении с грузинскими танками.

— Сколько бы вы продержались, если бы российские войска не помогли? — спрашиваем мы командира 6−го батальона югоосетинской армии Таймураза Цховребова.

— Если бы без «Града», проблем бы не было. Но мы все равно преодолели «градовый» шок. Мой батальон стоял на севере города, а самые тяжелые бои с танками шли на юге. Я отправил своих ребят с гранатометами на помощь. Смотрю, через час они возвращаются. «Почему?» — спрашиваю. «Да там так много ребят… Они спорят друг с другом, чья очередь подбивать танк». Представьте: стоят человек двести и ждут, когда подойдет следующий танк. Все умоляли командиров: «Пусти меня сейчас!» Некоторые бойцы иногда заходили домой — проведать родных, покушать. Смотрят, а дома уже нет. Где старики — не знают. Это всех очень злило. Ребята были готовы на все. Очень скоро появились добровольцы: «Дайте оружие!» У меня его не было. «Дайте хотя бы гранату! Мы пойдем на танк». Ребят не надо было воодушевлять — их приходилось сдерживать.

— А вы ждали российской помощи?

— Я не верил, честно говоря, что русские нам помогут, — Цховребов не говорит, а шепчет басом, его губы едва шевелятся. — Раньше много раз о нас забывали. Ну и сейчас тоже. Нам говорили: «Продержитесь 4 часа, потом все будет нормально». Держимся 10 — никакой помощи. Тогда я сказал генералу Баранкевичу (секретарю Совбеза республики. — «РР»): «Россия нас подставила по-крупному. Москва давно могла сделать так, чтобы здесь не было крови и войны». Ну ладно, думаю, бог решил принести нас в жертву. Так я думал. Сейчас русские братья здесь.

— А к войне вы хорошо подготовились?

— Плохо… Когда брат дает тебе сломанную лопату, трудно вскопать огород. Да, нам давали оружие, но оно было старое. У нас не хватало гранатометов. Хотя бы их дали… Но это не Россия виновата. При чем тут Россия?! Это обобщенная Россия. Это политика.

Солдаты Цховребова потом объясняли: «Не думайте, что командир плохо думает о России. Нам он всегда говорил, что он настоящий русский. Поймите, он только что с позиций, оглушенный, не спал несколько суток, его дом разбомбили, дом отца тоже сгорел».

— Почему, когда российские войска ведут бои в Южной Осетии, некоторые цхинвальцы обижаются на Москву?

— Это вполне естественно, — объясняет Кромвель Биазарти, бывший министр культуры республики. — Они так говорят от потрясения. Вот я пришел к тебе на помощь. А ты меня спрашиваешь: «А где ты был вчера?» Так можно спросить только того, кто тебе близок и дорог. Чужого так не спросишь. Ведь все здесь действительно считают себя россиянами — так же как в Туле, в Ростове. Потому и критикуют Москву. И право на то имеют.

Отпор

Втот же день 8 августа около четырех часов дня к Цхинвалу выдвинулись российские подразделения. В это время грузинские танки в упор обстреливали штаб и лагерь миротворческих сил. По данным аналитиков Центра анализа стратегий и технологий, в течение 8 августа на территорию Южной Осетии вошли три батальонные тактические группы из состава 429−го и 503−го мотострелковых полков 19−й мотострелковой дивизии и 135−го отдельного мотострелкового полка 58−й армии Северо-Кавказского военного округа. Они развернулись в боевые порядки в нескольких десятках километров от Цхинвала и к исходу дня очистили объездную дорогу, несколько высот, господствующих над осетинской столицей, и вышли к западной окраине города.

Грузинские подразделения не раз входили в Цхинвал и выбивались свежими российскими силами. В отсутствие связи и реального понимания положения дел ходили панические слухи о том, что российские войска не смогут остановить грузинское наступление. Выучка и оснащение элитных грузинских сил производили впечатление.

Только вечером 8 августа активно начала действовать российская авиация. Она нанесла удары по ряду военных баз и авиабаз грузинской армии — в Марнеули, Гори, Мцхете и Сенаки, а также по позициям грузинских ПВО. Среди первых целей оказалась и тренировочная авиабаза в Вазиани. Правда, там не было ни одного грузинского самолета, зато были расквартированы американские военные консультанты и специалисты. Именно с базы в Вазиани осуществлялось руководство недавними беспрецедентными по масштабам грузинско-американскими учениями «Немедленный ответ».

Впрочем, по мнению всех военных экспертов, российская авиация подключилась очень поздно. «Она приступила к бомбардировкам лишь после того, как в столкновения с грузинами вступили наши сухопутные части. Почему командующий СКВО, посылая в бой сухопутные части, не отдал немедленного приказа начать воздушную бомбардировку позиций грузинской артиллерии и военной инфраструктуры? Почему мы позволили грузинской армии более полусуток безнаказанно утюжить Южную Осетию, хотя наши танки уже были в пути и, значит, вмешательство России в конфликт было делом решенным?» — недоумевает руководитель Центра военного прогнозирования Анатолий Цыганок.

«Выручать наших миротворцев ВВС должны были бы сразу после начала конфликта, а не на следующий день. Кроме того, почему-то в небе так и не появились наши истребители — грузинские Су беспрепятственно летали над Цхинвалом даже тогда, когда там уже находились российские войска», — вторит ему член Совета по внешней и оборонной политике Виталий Шлыков.

Днем 8 августа 37−летний цхинвалец Маирбек на убогом «жигуленке» пытался вывезти свою семью во Владикавказ. На выезде из города он заметил земляков, предупреждавших о танках. Маирбек попытался развернуться, но не успел. Снаряд попал в машину. Он, его пятнадцатилетняя дочь Дина и шестнадцатилетний сын Аслан погибли сразу. Жену и еще двух совсем маленьких детей, которых она держала на руках, закрыла широкая спина Маирбека — он весил 160 килограммов. Жена вместе с детьми успела скрыться в подвал пятиэтажки.

— Я тоже хотел уехать за сыном, но не успел, — рассказывает Заур, отец Маирбека. — Грузины все окружили танками и бэтээрами. Теперь они все мертвые здесь лежат, никто не ушел. Сноха там скрывалась, а мы здесь, в доме. Она в истерике была: увела детей в подвал, а сама хотела броситься к машине. Люди удержали. Она видела, как из вот такой дырки у мужа мозги вываливались.

Отступая, грузины пытались замести следы: они сожгли автомобиль с телами Маирбека и двух его детей. Его отец Заур только 11 августа собрал в три гроба обугленные останки сына и внуков. Похороны были немноголюдными.

Дом Лианы Тадтаевой, учительницы русского языка и литературы, стоял прямо на южном въезде в Цхинвал.

— Мне позвонили родственники из Тбилиси и рассказали, что только что по телевидению видели, как грузинские танки разрушают мой дом…

После проклятий грузинам Лиана продолжает:

— Родственники по телевизору видели, как выстрелили с одной стороны по дому, потом подошли с другой и снова выстрелили. Посмотрите, мой дом похож на официальное учреждение?

Перед нами типичный полутораэтажный каменный жилой дом с обвалившейся крышей и пробитыми снарядами стенами. Прямо перед домом искореженный грузинский танк. Может быть, тот самый, который расстреливал дом Лианы. У стены — разлагающийся на цхинвальской жаре труп грузинского танкиста.

— Танк вертелся прямо перед домом, — вспоминает Лиана. — У меня ничего не осталось, кроме кухни и столовой. Дом построили мои папа и мама. И я его назло этим нелюдям не только восстановлю, но сделаю еще лучше.

9 августа Цхинвал продолжали обрабатывать танками, артиллерией, авиабомбами. В окрестностях шли ожесточенные бои. В какой-то момент грузинские войска покинули город, но затем предприняли довольно успешную танковую контратаку, чему способствовала и относительная медлительность развертывания российских войск. Этому было объяснение — прежде всего длительность выдвижения войск через узкое горлышко Рокского тоннеля.

Перелом

Квоскресенью 10 августа развертывание российских войск было закончено. Общая численность российской группировки в Южной Осетии была доведена примерно до 10 тыс. человек. В боевых действиях наступил перелом. К концу дня от грузинских войск был окончательно очищен Цхинвал; захвачены стратегические Присские высоты, откуда велся артобстрел города; осетинская армия при поддержке российских подразделений освободила несколько крупных сел к северу от столицы республики.

В этот же день Россия блокировала морскую границу Грузии с помощью ракетного крейсера Черноморского флота «Москва», сторожевого корабля «Сметливый» и еще нескольких судов. В Абхазию были переброшены 9 тыс. человек из состава 7−й и 76−й десантно-штурмовых дивизий, 20−й мотострелковой дивизии и морской пехоты Черноморского флота.

10 августа российские войска с территории Абхазии вошли в Грузию и заняли города Зугдиди и Сенаки, где захватили базу 2−й пехотной бригады вооруженных сил Грузии. Сопротивления они почти не встречали. К этому времени грузинская армия уже поняла, что исход войны предрешен, и начала отступление на всех фронтах.

11 августа абхазская армия с минимальными потерями захватила Кодорское ущелье, контроль над которым потеряла несколько лет назад. 12 августа передовые части российской армии вошли в Гори. Накануне город бомбили. Российское командование неуклюже отрицало этот факт, но очевидцы и наши корреспонденты подтвердили, что несколько бомб упало и на жилые кварталы. Были погибшие, в том числе оператор голландского телеканала RTL.

К концу дня грузинские военные осознали безнадежность своего положения. У российских войск появилась новая проблема — многочисленные военнопленные. Были случаи, когда среди грузинских пленных попадались осетины. Вначале их расстреливали как предателей. Но отношение к ним поменялось, когда узнали о том, как грузинские власти проводили мобилизацию. Семьи призываемых в армию осетин оставались в качестве заложников — молодые ребята, опасаясь за родню, не могли позволить себе дезертирство.

По словам полковника Фриева, командира подразделения североосетинских миротворцев, в боевых действиях с грузинской стороны участвовали в основном кадровые военные — хорошо тренированные и вооруженные американским и израильским оружием. Прорывы совершались элитными частями, за которыми зачистку в селах и на улицах Цхинвала проводили войска МВД. Именно подразделения грузинской полиции с особой жестокостью расправлялись с мирным населением: забрасывали гранатами подвалы, расстреливали разбегавшихся детей и женщин.

Уже 10 августа в грузинских войсках началась паника. Из прилегающих к Цхинвалу грузинских сел население бежало, бросив скотину и имущество. В ночь с 10−го на 11−е жители города впервые смогли заснуть в тишине.

Победа

У вас после этой войны изменилось отношение к грузинам? — спрашиваем мы Кромвеля Биазарти.

— Выхожу я вчера, 9 августа, на улицу и встречаю 90−летнего старика соседа, который, увидев на улице трупы грузинских солдат, принес белые простыни, чтобы накрыть их тела. Если вы меня спросите, озверели ли осетины, я скажу: не озверели, а ожесточились. Лично у меня больше претензий к писателям и поэтам Грузии, вообще к грузинской интеллигенции за то, что они сделали со своим народом. Это они все подготовили.

11 августа мы застали врачей главной больницы Цхинвала за обедом. Застолье было скудное, но радостное. Медики первый раз выспались после двух-трех суток беспрерывных операций. Ночевали в госпитале: практически у всех дома разрушены. О том, как там родня и близкие, живы ли они, здоровы ли, знают не все. Но врачи не уходят: не в силах друг с другом расстаться. Никто не спешит посмотреть на то, что осталось от имущества. Война сделала самым дорогим товарищество. Вместе им хорошо и радостно. Домой же они не идут только потому, что в этот момент не хотят знать никакого горя.

— Пока не приехали врачи из Владикавказа и Москвы, в нашей больнице работало чуть больше десяти хирургов, — рассказывает главный хирург Николай Дзагоев. — Когда бомбить стали, у нас не было другого выхода — мы сделали в подвале операционную. Организовали здесь все очень быстро, за несколько часов. Чувствуете, какой запах? Здесь тяжелораненые были.

Запах в подвале, где была операционная, действительно вызывает тошноту — букет всевозможных выделений разорванной человеческой плоти.

— А у вас-то дом цел?

— Нету дома. Ничего нету. Вот как пришел на работу 7 августа, в чем хожу сейчас, то и осталось. Все мое имущество. Сплю в больнице — под столами. Вот дочка из Москвы звонит. Сын тоже в Москве живет. В гости приехал и тоже с танками воевал. Ногу подвернул. Где жить буду, не знаю.

— Почему же у вас такое хорошее настроение? Из-за победы?

— Всегда было такое. Когда бомбили — тоже.

Разоренный Цхинвал для нормальной жизни непригоден. Разгромлены близлежащие села — и осетинские, и грузинские. Перед властями непризнанной республики стоит вопрос: удастся ли вернуть жителей в город? Ведь именно наличие мирного населения, граждан России оправдывало присутствие в Южной Осетии миротворцев. Жители Цхинвала уверяют, что теперь, когда грузинская армия потерпела такое сокрушительное поражение, никто город не покинет.

При участии Виктора Дятликовича

Фотографии: Дмитрий Беляков — Цхинвал; Роин Бибилов Цхинвал — Владикавказ; Александр Васильев Владикавказ, Михаил Галустов Цхинвал — Тбилиси — Гори; Юрий Козырев/NOOR Цхинвал — Гори; Вячеслав Кочетков/Эксперт ONLINE Ереван — Тбилиси — Гори — Цхинвал; Алексей Майшев Сухуми — Кодорское ущелье — Гали — Зугдиди — Поти — Батуми; Ирина Попова Тбилиси

«Made in USA! Жри!»
Дмитрий Беляков

Фоторепортер Дмитрий Беляков ходил вместе с осетинскими ополченцами на зачистки грузинских сел — он видел и трагедию осетинского народа, и его гнев. Российские военные утверждают, что на зачистки близлежащих к Цхинвалу сел были отправлены именно ополченцы, потому что большая часть грузинского мирного населения оттуда уже ушла — так последствий мести могло быть меньше. А мести осетинских ополченцев в Грузии боятся больше, чем русских танков

Яростный лай пса, рвущего цепь возле дома, рев движка бэтээра, короткая пулеметная очередь, пронзительный собачий визг.

— Заза-зараза! На хрена ты собаку убил?

Хмурый Заза пробурчал:

— Она была ГРУЗИНСКОЙ.

Югоосетинские ополченцы вышли на зачистку грузинских сел, которые вплотную примыкали к югоосетинским. Искали «диверсантов и мародеров». Что сказать? Диверсантов в селах не было, а мародерством занимались сами осетины, вынося из домов все подряд. Попутно дома жгли. Всю округу застилал густой черный дым. В деревне Кехви сожгли кинотеатр и супермаркет электроники, в Эвневи — школу.

Бэтээр приветливо распахнул свое бронированное нутро, обнаруживая вырванные с мясом спутниковые тарелки, коробки с хрусталем и ящики с пивом — бери что хочешь. Я взял себе бутылку кока-колы. Может, бог простит: жарко.

— Эй, братан, ты знаешь, что ты пидор? Знаешь? Ты щас будешь у меня валяться, как вот эти вот твои друзья, такие же пидоры!

Хмурый, помятый парень, стоя в кузове грузовика, заваленного трупами убитых грузинских солдат, с трудом удерживал равновесие на ходу. Сержант Руслан из Осетинских добровольческих сил (ополченец) беззлобно стращал его:

— Вот разгрузим труповозку, шлепну тебя. Ты мне правду сказать не хочешь. Где твои документы? Где твое оружие?

Пленный грузин отвечал по-русски:

— Я не воевал. Я по хозяйственной части. Я на кухне работал, в обозе…

Пленного, таскавшего раздувшиеся тела убитых из кузова грузовика, вырвало возле груды страшно смердящих трупов с обгоревшими конечностями. Он виновато посмотрел на меня и сказал:

— Извините. Вы можете отойти? Я щас вот этот буду скидывать из кузова, а он может лопнуть, и тогда вас забрызгает…

На базе ополченцев еще трое измученных пленных мужиков, сидя на краю бассейна, тряслись от страха. Руслан подошел к одному и с размаха ударил его в ухо.

— Пидор! Ты вспомнил, где твои документы? Правду мне скажи! Правду! Или щас вот в этом бассейне будешь плавать с пулей в башке, клянусь!

Мужик трясся, но упорно стоял на своем:

— Я не из армии. Я строитель из Тамарашени. Мы строили тут гараж для одного человека, а война началась, человек пропал, дом его сгорел, наши документы тоже сгорели…

Сержант продолжал экзекуцию, не обращая внимания на то, что я ее снимаю. Его друзья спросили меня:

— Зачем снимаешь, как его бьют?

— А зачем вы его бьете? Чтобы я снимал?

— Не-ет!

— Тогда прекратите: он же старик, он совершенно безвреден. Какой из него солдат?

Один из ополченцев миролюбиво предложил избитому воду и кинул натовский паек в зеленой упаковке:

— Made in USA! Жри!

Вонь от лопающихся на жаре трупов была нестерпимой. В некоторых местах Цхинвала от этого смрада слезились глаза. Тела убитых валялись повсюду рядом со сгоревшей техникой. Они превратились в часть пейзажа. На них никто не обращал внимания.

Возле здания университета я наткнулся на преподавателя.

— Я здесь математику читал. Вот деканат. Вот мой кабинет. Вот здесь мы зачеты принимали. Все сгорело. Вся наука…

Цхинвал серьезно разрушен. Нет, его нельзя назвать Сталинградом или Грозным, и серьезно преувеличивают те политики, которые кричат, что город стерли с лица земли. Но за два дня боев выгорели три квартала: все административные здания, ГУВД, мэрия, парламент — все сгорело.

Самое страшное впечатление оставляет улица Тельмана. Еще горячие, дымящиеся руины с черными дырами мертвых окон. Обалдевшие от ужаса бродячие собаки жмутся по углам, высунув на жаре языки, жалобно скуля и тщетно пытаясь найти хоть немного воды, которой в высохшем на солнце городе нет, так же как нет электричества, продуктов и самой надежды на разумное и внятное будущее. Или это мне кажется? Давно уже я не видел такой степени отчаяния и незаслуженно жестокой, особенно для стариков, реальности.

Вот двое: Вадим и Нанули Лалиевы из Цхинвала. Дом их накрыло «Градом». Жить негде. Уничтожено имущество, нажитое за всю жизнь. Вот Юза Хасиева из села Цунар, что на самой границе с Грузией. Грузины вынесли из дома все что можно, даже детские игрушки, помимо, разумеется, телевизора, DVD, ювелирных украшений и денег. Жалко имущества? Нет, страшно пережить на склоне лет такое унижение.

— На моей улице Коста Хетагурова погибли две моих соседки — раненые, не смогли выбраться из горящего дома и погибли. Все, что осталось от них, собрали в две сумки да так и закопали. Неужели Саакашвили надеется на прощение и возможность совместной жизни после всего того, что произошло?

— Меня Николай Шаназаров зовут. Я подполковник милиции. Когда грузины на танках на нас поперли, я своего соседа попросил о помощи — семью эвакуировать. Жену и четверых детей. Тогда я Альбину видел живой последний раз. Ей было 13 лет.

— Меня Гурам зовут. Я его семью повез. Думал, поедем затемно, проскочим. Выехали на Зарскую дорогу в 3.15 утра 9 августа. Мы понимали, что грузины дорогу контролируют, понимали, что остановят, проверят документы. Мы не подозревали, что они устроят засаду. Первая же пуля попала прямо в рулевое колесо. Я вышвырнул из машины всех, приказал им лежать и не двигаться. Грузины стреляли точно. Видимо, у них были «ночники». Альбина не выдержала. Конечно, ребенку, тем более девочке, страшно было под огнем — она поднялась и побежала ко мне. Снайпер попал ей в бок. Пуля прошла насквозь и вышла там, где сердце. Она умерла, ничего не осознав, через две секунды. Выходное отверстие было огромным. Крови было очень много. Именно в этот миг я осознал: НАС УБИВАЮТ. Это не была ошибка. Военные не приняли нас за осетинскую разведку или танк. Они устроили засаду на спасающихся из города беженцев. Я приказал всем ползти за мной к повороту дороги. Мы ползли, вжимаясь в грунт, как ящерицы, примерно 800 метров. Ночь, холодная земля, не видно ни черта. За поворотом я их оставил и вернулся к Альбине. Хотел дотащить к повороту. Не смог. Грузины снова стали стрелять. Срикошетивший камень очень больно ударил меня в лодыжку, и я закричал. Потом заставил себя затаиться. Лежал так полчаса до того момента, когда они начали спускаться. Их было трое. Они переговаривались на грузинском. Один спросил: «Добьем их?» Я валялся в огромной луже крови, вытекшей из раны на теле Альбины. Они посветили фонариком и решили, что мы оба убиты: «Зачем тратиться на дохлых. Еще будут живые». Когда они начали подниматься в гору, я понял: это мой единственный шанс. Я прополз под машиной и с земли дотянулся до замка зажигания. Бог меня любил в ту ночь, потому что моя простреленная машина завелась с первого раза. Сам не помню, как я запрыгнул за руль и скрылся за поворотом под грохот их пулемета. Уже из Владикавказа мы дозвонились кое-как Николаю. За то, что бросил тело его дочери, я себя ненавижу сильнее, чем этих грузинских подонков.

— Когда мне позвонили Гурам и моя жена и сообщили, что моя убитая дочь лежит где-то на Зарской дороге, я почти потерял разум. Русские миротворцы убедили меня не ехать туда сразу же. Они нашли бэтээр. Они прикрывали меня, пока я искал тело. Точнее говоря, мне нужно было узнать, которое из 15 тел принадлежит моей Альбине. Там стояли две расстрелянные машины-такси, 15 трупов лежали в машинах и на земле. Два трупа были детскими. Один из них и был труп моей 13−летней дочки. Я не смог ее похоронить по-человечески, так как цхинвальское кладбище находилось под сплошным обстрелом грузинской артиллерии. Миротворцы нашли мне одеяло. Я завернул в него дочь и похоронил в саду под яблоней. Альбина любила яблоки. Я хотел бы спросить у Саакашвили — он сказал, что его армия пришла «восстанавливать демократию в регионе». Что за демократию он имел в виду — право свободно убивать беженцев?

Подобных историй в Цхинвале мне рассказывали много. На улице Сталина стоит сожженная «семерка», где, по рассказам местных жителей, были убиты грузинскими танкистами несколько пассажиров. Сначала их сильно задели танком, потом добили и, облив соляркой, сожгли тела.

Я слышал о безумных сожжениях в сараях и церквях. Наиболее известным — с подачи одного российского телеканала — стал рассказ о беженцах, сожженных в церкви села Хетагурово. Я съездил в это село и встретился со священником, отцом Саурматом, который специально прилетел из Москвы, встревоженный этим известием. К счастью, история оказалась вымыслом. Церковь стоит на месте нетронутая. Никого в ней не сжигали. Правда, во дворе зияет воронка от мины.

Осетинские ополченцы рассказывали мне, что грузинские солдаты добивали ножами раненых русских миротворцев и кричали: «Мы не будем воевать с “осетрами” (осетинами. — “РР”), а будем резать русских, и Америка нам поможет». Эти же ополченцы с надеждой в глазах спрашивали меня:

— Что русские десантники говорят? Не собираются уходить? Не бросят нас? Если уйдут, грузины опять придут. Два штурма мы выдержали. Третий — вряд ли. Нас спасли русские. Нас спасла Россия. Не забудем этого. И грузинам тоже не забудем.

За околицей села Хвце стоял плач. Хоронили молодого ополченца Газзаева Инала, убитого в первую же ночь цхинвальских событий возле телецентра грузинским снайпером. Покойник, одетый в потертую джинсовую куртку, с белым платком на лице (ранение было в голову) лежал в скромном гробу, сколоченном из покрытых лаком реек. Мать убитого, его жена и сестра голосили хором. От тела уже шел ощутимый запах — ополченца нашли только на второй день, а на улице 35 градусов. Люди шепотом переговаривались: «Трое детей… жалко жену… надо бы уже выносить… надо бы им сказать…» Тело накрыли зеленым платком. Распоряжавшийся похоронами камуфлированный миротворец крышку гроба приколачивал почему-то камнем. Мне он сквозь зубы сказал:

— Шиш мы уйдем из Осетии! Уйдем — вот только приказ поступит — на Тбилиси. Или на Вашингтон!

Фотографии: Дмитрий Беляков — Цхинвал; Роин Бибилов Цхинвал — Владикавказ; Александр Васильев Владикавказ, Михаил Галустов Цхинвал — Тбилиси — Гори; Юрий Козырев/NOOR Цхинвал — Гори; Вячеслав Кочетков/Эксперт ONLINE Ереван — Тбилиси — Гори — Цхинвал; Алексей Майшев Сухуми — Кодорское ущелье — Гали — Зугдиди — Поти — Батуми; Ирина Попова Тбилиси